Лиз не любила Рождество, все эти мигающие огоньки, счастливые семьи и жизнеутверждающие мелодрамы по телевизору. Они заставляли женщину чувствовать себя неуютно и навевали воспоминания о том первом «нормальном рождестве».  Неприятные воспоминания. Саманта и Ричард устроили для неё настоящий праздник с елью, подарками и кучей разномастных родственников. На память об этом первом Рождестве у Лиз остались не только подарки, но и шрам на запястье от канцелярской резинки. Девушка оттягивала её назад и отпускала, воспринимая боль с каким-то внутренним удовлетворением.
Родственники не знали всей правды считая ей обычной сиротой всю свою жизнь кочевавшей из одной приемной семьи в другую. С Лиззи обращались словно с треснувшей фарфоровой куклой, вроде бы с любовью и участием, но осторожно и со скрытым чувством брезгливости. Тетя Беатрис простодушно удивляется тому с каким интересом она рассматривает игрушки на дереве, а затем испуганно замолкает – щёлк. За столом спрашивают о том, что ей положить и, хотя она и говорит, что не голодна накладывают полную тарелку еды – щёлк. Они вспоминают все смешные истории из своего детства и заставляют её почувствовать себя еще более ущербной чем она есть – щёлк-щёлк. Запястье краснеет и опухает, но её это не беспокоит ведь на ней просторный свитер с длинными рукавами на котором красуется «Рудольф» а значит никто ничего заметить не должен. К тому моменту, когда Саманта замечает, что с дочерью что-то не так на запястье уже красуется неприятного вида рана, а Лиз всё продолжала щелкать резинкой.
Сейчас шрам прикрывал широкий браслет часов, до которого Истлейк машинально дотронулась. «Чудесные рождественские ели. Выбери и сруби. Всего десять долларов!» - гласил указатель мимо которого она только, что проехала.
«Десять баксов. Слишком большая цена за то чтобы поставить украшенный труп дерева в своем доме» - Подумала женщина, сворачивая в указанном направлении. Она давно уже могла бы купить искусственную замену, что значительно сэкономило бы деньги, но не могла отказаться от ежегодного ритуала. Стоило праздникам отгреметь, а соседям убрать с газонов многочисленные украшения, в ту же ночь Элизабет Истлейк вместе с бутылкой виски и изрядно осыпавшимся деревом выходила на задний двор. Часть пойла вливала в себя, часть на символ рождества, а потом поджигала. Каждый раз смотря на огонь она мечтала о том, что в нём сгорит и её прошлое, и новый день принесет с собой что-то хорошее. Разумеется, Лиз обманывала саму себя, но это на какое-то время срабатывало, отгоняя воспоминания и кошмары.
Заплатив и получив топор Истлейк отправилась выбирать дерево. Выбрала самое большое и пушистое, такое что в рекламе украшает гостиную идеального дома, в котором живет идеальная семья с идеальными белозубыми улыбками и идеальной же жизнью.  В этом году чертова ель была настолько большая, что не поместилась в багажник и её пришлось под насмешливыми взглядами местных работяг и других покупателей запихивать на заднее сиденье. Дерево влезло, упершись верхушкой в водительское кресло, Лиз уже порядком уставшая и вспотевшая махнула на данный факт рукой. Всю ошибочность своих выводов она прочувствовала уже на первой кочке, когда верхушка соскользнула с искусственной кожи и уперлась ей прямо в шею. От неожиданности она дернула руль в сторону. Вроде бы ничего страшного но старенький автомобиль неожиданно занесло на свежевыпавшем снеге развернув его на триста шестьдесят градусов.
«Боже… боже… боже» - Лиз сжимала побелевшими пальцами руль. Она не почувствовала удара и не услышала его, но фигуру, в мешанине снега и грязи, отлетевшую от её машины увидела четко. Самым сложным было разжать пальцы, сведенные судорогой, затем отстегнуть ими же ремень безопасности и нащупав ручку открыть дверцу. Из машины она скорее выпала, чем вышла, ноги из-за пережитого ослабели и поэтому подниматься пришлось, опираясь на холодный металл кузова. Элизабет неуверенно шагнула вперед, вглядываясь в вечерние сумерки.

- Я вас убила? –  спросила Лиз отрешенно. В мыслях она уже примеряла на себя тюремную робу и прощалась с горячо любимой работой. Эгоистично? Пожалуй, но людям свойственно в первую очередь думать о себе, и мисс Истлейк не была исключением.
- Нет… разумеется нет, – пробормотала Элизабет, рассматривая вполне живого мужчину, на котором даже видимых повреждений не наблюдалось.
Пострадавший сам поинтересовался ее самочувствием, отчего Лиз едва сдержала нервный смех. Однако, здравый смысл подсказывал, что заданный вопрос в этой ситуации более чем логичен: машину, по сути, занесло на ровной дороге и на месте незнакомца Истлейк уже искала бы ближайший телефонный автомат чтобы вызвать полицию.
Лиз приготовилась оправдываться, но, переведя взгляд с мужчины на автомобиль, на заднем сидении которого лежала злополучная ель, прикусила язычок. Объяснение показалось ей недостаточно веским, с пострадавшего станется после этого вызвать вместе с полицией медиков чтобы проверить, не перебрала ли она лишнего.
- Я в полном порядке, – произнесла Истлейк, стараясь убедить в этом скорее себя, чем человека напротив. В порядке она не была уже лет тридцать, с того момента как родители уверовали в Исайю Кантори и его учение. - А… вы как себя чувствуете? – неуверенно протянула Лиз, внутренне готовясь выслушать целую тираду о том, что женщине не место за рулем и обещание встретиться в суде, и всё это в крепких выражениях, которыми так любил сыпать папаша, упокой господь его душу. Чтобы этого избежать, Элизабет поспешно продолжила: - Наверное, вам лучше не двигаться. Возможно, у вас шок, и вы просто не чувствуете боли. Так бывает, знаете ли.
После секундной паузы, она решительно заявила:
- Я отвезу вас в больницу и, разумеется, оплачу все расходы. - Лиз старательно демонстрировала сильное чувство вины и желание помочь, втайне надеясь избежать скандала и возможного судебного разбирательства.
А вот чего ей уже точно не избежать, так это слухов. Сначала они расползутся по управлению, но уже к концу дня сердобольные соседи с жалостью и внутренним превосходством, ведь с ними уж точно подобного не случится, начнут разговор, больше походящий на допрос с пристрастием. А затем, вернувшись домой, по телефону обменяются собственными мнениями и версиями случившегося.

Лиз не стала напоминать, что многие тяжелые пострадавшие тоже поначалу не жаловались на самочувствие. Вместо этого она покорно завела автомобиль, взмолилась, чтобы он не заглох, и, услышав мерный рокот мотора, выдохнула. Тем не менее, больше не стоило откладывать поездку в «Четыре колеса».
Мужчина, который при ближайшем рассмотрении показался Элизабет знакомым, устроился рядом на пассажирском сиденье. Пристегнув ремень безопасности, Истлейк выехала на дорогу. После пережитого ехала она медленно, как на экзамене по вождению.
- Больницы никто не любит – пробормотала женщина, вспомнив, как ей пришлось провести там пару недель с корью, подхваченной от двоюродного брата. Прививок в их «церкви» не делали принципиально, считая, что лучшая защита – вера и сам образ их жизни. Больных, априори слабых и недостойных, Кантори в своей коммуне видеть не желал. 
– Хотя это и больницей назвать сложно. Знаете, странно, что в нашем городке есть своя газета, но нет собственной клиники. – Добавила Лиз, намекая, что мэр тратит бюджетные деньги совсем не туда куда нужно.
В рождественское время Мейн-стрит превращалась в выставку нарядных витрин, которые подсвечивались лампочками многочисленных гирлянд. Смотря на них, Лиз думала не о празднике, а о том, какие счета придут хозяевам за электричество. Даже сезонные магазины, работающие исключительно в туристический сезон, расстарались в честь Рождества. Туристов, к слову, Истлейк не любила, слишком крикливы и самоуверенны, хотя за счет них участок неплохо поправлял статистику, раздавая штрафы за парковку и превышение скорости словно горячие пирожки на ярмарке.
Вместе с этим приезжие оставляли после себя горы мусора, а иногда и чьи-то поломанные судьбы. Местные девчонки, желавшие уехать из Литлтауна, легко попадали под чары смазливых ребят из «большого города», но праздники и каникулы заканчивались, а вместе с ними увядала и любовь. Девочки, в лучшем случае, получали плюшевого медведя из передвижной ярмарки, в худшем - положительный тест на беременность.
Мужчина, тем временем, обратил внимание на елку и даже похвалил её внешний вид.
«Гореть будет на загляденье хорошо» - подумала Элизабет, но вслух ничего не сказала, лишь сдержанно улыбнулась. Пострадавший продолжил вежливый и ничего не значащий разговор, предположив, что она, должно быть, торопится домой.
- Нет. Совсем нет. – Ответила Истлейк. Дома ждал лишь замороженный «ужин холостяка» и коробка игрушек, которыми она собиралась украсить елку.
У приемных родителей каждое из украшений было связано с определенной историей: Саманта, перед тем как вешать их на ель, долго держала каждую игрушку в руках, с улыбкой рассказывая очередную историю.
Для самой себя Элизабет покупала безликий ширпотреб из Уолмарта. Пиком безвкусия стал ангел, которым положено украшать верхушку елки: его благостное лицо в обрамлении светлых кудряшек явно свидетельствовало о наличии синдрома Дауна.
Автомобиль притормозил у входа в то, что в их городе громко именовалось больницей. Любой другой передал бы пострадавшего в руки медиков и направился бы по своим делам. Любой, но не Лиз. Сначала она намеревалась пойти вслед за мужчиной, но решила, что это будет слишком даже для неё. Поэтому Истлейк осталась в автомобиле, наблюдая как крупные хлопья снега, напоминающие тополиный пух, садятся на капот и стекло машины. Положив руки на руль, Лиз оперлась на них подбородком. Женщина должна была дождаться человека, который по её вине пострадал. Возможно, ему понадобится помощь гораздо более серьезная, чем могут предоставить здешние эскулапы.